Александр Хирьяков

(*1863 Перьм, губ.? †1940 Варшава) - журналист, прозаик; сотрудник издательства Посредник; председ. Союза Русских Писателей и Журналистов в Польше (пол. 30-х лет), в газете За Свободу опубликовал цикл воспоминаний о Толстом, Лескове, Мережковском и др., писал зарисовки из жизни в дореволюционной России, в 1934 г. получил первую премию в литературном конкусе Союза русских писателей и журналистов в Югославии за рассказ Медведь, третья премия в конкурсе на гимн русских скаутов, участник Антологии русской поэзии в Польше, сотрудник многих эмигрантских журналов (Зарница, Сеятель, Борьба за Россию, Руль, Молва).

Россия! Родина! Родимая земля!

К Тебе летит душа, страдая и любя.

К родным полям, к твоим лесам дремучим...

Россия! Край родной!.. Забуду ли тебя?

Россия! Рабская, несчастная страна

В лохмотьях нищенских валяется она...

Но я то - сын ея ... и скорбью безпредельной

Душа моя полна.

Ты любишь Родину? Ты лжец! Не лги напрасно...

Когда бы ты любил ее любовью страстной

Ты б ненавистныя оковы разметал...

И стала б Родина свободной и прекрасной.

Пчела несет в свой дом душистый мед с полей,

О муровейниках хлопочет муравей,

Медвед; и волк свои берлоги защищают...

А Ты? Что сделал ты для Росины своей?

Борьба за Родину!.. Хоть бы один намек!...

Освобождения час неведомо далек.

Слабеет дух, нет веры беззаветной...

И каждый как в пустыне одинок.

Россия! Родина!.. Идут страстные дни...

Христовой веры гасятся огни...

Страна любимая! Крепись, молись, родная...

И нас изгнанников в молитвах помяни.

[prev. in:] Антология русской поэзии в Польше. Варшава 1937, с. 9.

Из Рая или Ада Илиада

Бег, о богиня, воспой Беседовскаго храброго сына,

Прыткий стремительный бег, легкой серны альпийской подобный.

Как со скалы на скалу легкотенная серна стремится,

Мчась сквозь кустарник колючий и шерсти клочки оставляя,

Так Беседовский скакал через гордыя стены Гренеля,

Брюкам ущерб нанося и пиджак дорогой разрывая.

– Пусть разорвется пиджак и пускай раздираются брюки,

Лишь бы меня не настиг Ройзенман, безпощадный губитель, –

Так Беседовский вещал, от зловредной Чеки убегая.

Сердце ж его трепетало, как хвостик пугливаго зайца,

В час, когда лютые псы мчатся за ним по пятам.

По саду бродит впотьмах Беседовский, ища избавленья,

Рыщет туда и сюда он и вдруг замечает консьержа.

– О, не стреляйте в меня. Я молю вас, консьерж богоравный.

Я, вам клянусь, не злодей, я сосед, заместитель полпреда,

Я – замполпред Беседовский, и вас я молю о защите.

Страшно жесток Розейман и глубоки подвалы полпредства.

Был бы я трупом теперь, если б только не быстрыя ноги.

Я через стены удрал, а семейства осталось в полпредстве.

К вам прибегаю, консьерж, проводите меня к комиссару.

Пусть мне вернут мои вещи, супругу и отпрыска сына.

Знаю: могуч Ройзенман, но полиция все же сильнее.

Тронут был добрый консьерж, пурбуары мечтой обнимая.

За руку взял замполпреда и бросил крылатое слово:

– Ловки вы прыгать, посол, вероятно, служили вы в цирке.

Жарьте к Фоме Аквинату, и ваши услышат моленья,

Мощна защита его, и пыль – Розейман перед нею.

Грустно по ней головой замполпред Беседовский.

Горькия слезы из глаз по лицу покатились ручьями.

Руки он к небу воздел и в отчаянии молвил консьержу:

– Друг мой, Фома Аквинат ведь святой католической церкви

Смею ль возвать я к нему, он ли захочет помочь мне?

Я ж большевик, замполпред, я по должности ярый безбожник.

Мне к Аквинату заказан спасительный путь.

Так говорил замполпред, и из глаз его слезы катились.

– Муж быстроногий, утешься, – промолвил консьерж сердобольный;

– Знай, что Фомой Аквинатом ближайший участок зовется.

Радостно дрогнуло сердце в груди замполпреда.

Серной, альпийским козлом он понесся в участок,

Даже забыл второпях, что дают пурбуары консьержам.

* * *

Час незабвенный. Со всей полицейскою мощью

Смело и гордо вступил замполпред Беседовский в полпредство

Сам Бенуа, полицейско–судебный властитель

Мощною дланью своей охранял замполпреда.

Все Беседоввский вернул. Он вернул себе тросточку, зонтик,

Шляпу, пэнснэ, чемодан, портсигар, два костюма, перину...

Кстати вернул и жену и любезнаго отрока–сына.

Час незавенный настал, и свободный от власти чекистов

С тросточкой, зонтиком, шляпой, пэнснэ, чемоданом

Взял Беседовский в отель, близ церкви Мадлены

Номер уютный, и тридцать пять тысяч курьеров,

Что репортерами в нынешнем веке зовутся,

Громкия речи его разнесли во все стороны света:

Он с Милюковым сердечный союз заключает,

Он для Гукасова с нефтью отыщет фонтаны,

Керенский будет служит у него адъютантом,

Виктор Чернов уж не раз забегал: не найдется ли место швейцара?

* * *

Байрон великий изрек, что движенье – закон земной жизни.

Выстрадать надо награду, – он же добавил еще.

Бегом своим показал Беседовский всю пользу движенья,

Брюки его пострадали, но слава – награда ему.

[prev. in:] За свободу, №272, 12.10.1929, с.4

* * *

О, родина, родина, родина–мать,

Тебе наши силы должны мы отдать.

Пусть тучи нависли, пусть громы гремят –

Вперед, соколиный могучий отряд.

Отвагой клокочет в груди наша кровь

И светит, как солнце, к отчизне любовь.

О свежесть зеленых лесов и полей.

О даль необъятная вольных степей.

Старинныя стены святого Кремля...

Воскресни, воскресни, родная земля.

Мы тело и дух закалили в борьбе

И вольную волю добудем Тебе.

[prev. in:] За свободу, №88, 4.04.1929, с.4

Отъезжающим
Пражской группе Московскаго Художественнаго Театра

Вечерних облаков плывущую семью

Любил я наблюдать в деревне под Москвою,

Их перья белыя с лазури синевою

И с ярким пурпуром воздушную ладью.

Они в один аккорд сливались предо мною.

Три ярких цвета: белый, синий, красный

Гармонией звучали, песней властной.

* * *

Цвета родной земли: сиянье чистых лилий,

Небесная лазурь и пламени любовь.

Сквозь отголосок давних былей

Со сцены мне звучат аккордом стройным вновь.

Вдали от родины, далеко от Москвы

Трехцветный наш аккорд нам подарили вы.

* * *

Как стая облаков умчитесь вы толпой.

И сцена нам покажется пустою.

Вы озарили нас минутною красой

И вечною нетленной красотою.

[prev. in:] За свободу, №137, 28.05.1929, с.4

Панихида

Ходят волны дыма благовоннаго,

От всего земного мысль оторвалась,

И царит в безбрежное, бездонное,

Внемля звуками гимна похороннаго:

«Яко зол душа моя исполнилась.

Все, что в жизни было мне обетованнаго,

Все, чем жизнь во мне отозвалась,

Стало отзвуком мечтания обманнаго

И томит тоска небытия желаннаго

Яко зол душа моя исполнилась.

За страницами страницы перевенуты,

С пережитым разорвалась связь,

Все мечтанья жизнью опровергнуты,

Все былыя радости отвергнуты,

Яко зол душа моя исполнилась.

Разрывайтесь жизни сновидения.

Смертью смоет жизненную грязь...

Тишина и мир... успокоение...

О приди же радость избавления,

Яко зол душа моя исполнилась.

[prev. in:] За свободу, №137, 28.05.1929, с.4